Что стоит за государственной экономической политикой Китая

Питер Коннолли

Генеральный секретарь Коммунистической партии Китая (КПК) Си Цзиньпин встретился 16 ноября 2018 года в Порт-Морсби с лидерами восьми тихоокеанских островных государств и повысил уровень отношений с ними до «всеобъемлющего стратегического партнерства». На встрече Си Цзиньпин призвал тех, кто еще не присоединился к его инициативе «Один пояс, один путь» (BRI), сделать это. Папуа — Новая Гвинея подала пример, подписав в июне 2018 года меморандум о взаимопонимании (МОВ) по BRI с Китайской Народной Республикой (КНР) и приняв в том же году форум Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). Однако в 2017 году большинство государственных лиц и бизнесменов Папуа — Новой Гвинеи, с которыми я беседовал, не верили, что их страна присоединится к инициативе BRI, ведь Папуа — Новая Гвинея мало что может предложить Китаю в экономическом плане. Эта статья представляет собой пересказ более длинного материала, опубликованного в журнале «Security Challenges» в 2020 году, в котором сравниваются интервью и наблюдения, полученные в ходе моих исследований для докторской диссертации в 2017-м и в 2019 году, чтобы оценить, что изменилось в Папуа — Новой Гвинее после участия в программе «Один пояс, один путь».

Экономическая миграция китайцев в островные государства Тихого океана насчитывает несколько волн. Первая волна состояла из так называемых «старых китайцев», которые покинули провинции Фуцзянь и Гуандун в середине XIX века. Вторая волна прибыла через Юго-Восточную Азию в 1950-е и 1970-е годы. Третья волна, состоящая из «новых китайцев», началась в 1990-х годах во время реализации Глобальной стратегии КНР (Going Out Strategy), направленной на стимулирование инвестиций китайских предприятий за рубежом. Я считаю, что сейчас идет четвертая волна, состоящая из сотрудников китайских государственных предприятий (ГП) и чиновников, представляющих государственные интересы Китая, и она усилилась после начала программы «Один пояс, один путь». 

Стратегия Пекина «Один пояс, один путь» (OBOR) стартовала в 2013 году как концепция Си Цзиньпина о мировом экономическом лидерстве КНР. Четыре года спустя КНР изменила название инициативы для зарубежной аудитории с OBOR на BRI, чтобы избежать ее восприятия как стратегии, но продолжала использовать оригинальное название OBOR на мандаринском диалекте. В этой статье для обозначения OBOR используется аббревиатура BRI, как принято в англоязычном мире. Тем не менее, BRI и OBOR — это одно и то же. В этой статье я утверждаю, что BRI является геоэкономической стратегией, направленной на распространение глобального влияния КНР и укрепление ее позиций как восходящей державы.

Папуа — Новая Гвинея стала первым тихоокеанским островным государством, присоединившимся к BRI. В июне 2018 года тогдашний премьер-министр Питер О’Нил посетил Пекин с официальным визитом, чтобы заручиться поддержкой для проведения саммита АТЭС в том же году. Си Цзиньпин заверил О’Нила в том, что Пекин будет содействовать подготовке Папуа — Новой Гвинеи к АТЭС и что он примет участие в саммите. Для организации мероприятия компания China Harbour Engineering Co. (CHEC) должна была за 200 дней построить 10 км четырехполосной дороги и APEC Haus — помещение для проведения форума. Пять месяцев спустя Си Цзиньпин посетил Порт-Морсби с государственным визитом и пригласил лидеров восьми тихоокеанских островных государств, признавших КНР, встретиться с ним там перед саммитом АТЭС. Все они подписали меморандумы о взаимопонимании с КНР в отношении участия в BRI. В следующем году еще два государства изменили свою дипломатическую позицию в отношении Тайваня в пользу Пекина и присоединились к процессу BRI. 

Эти события породили большие ожидания относительно преимуществ, которые BRI может иметь для развития Папуа — Новой Гвинеи, но эти ожидания сопровождались опасениями о цене, которую придется за это заплатить. Однако оставалось неясным, что представляет собой BRI.

Мнение китайского чиновника

В 2019 году китайский чиновник в Папуа — Новой Гвинее объяснил мне, что BRI — это «широкомасштабная концепция… общий образ — детали здесь не важны». BRI — это «платформа для сотрудничества… инструмент содействия взаимовыгодной торговле и инвестициям». Он подчеркнул важность процесса взаимных консультаций с властями Папуа — Новой Гвинеи для согласования с национальной стратегией развития Папуа — Новой Гвинеи, повторяя тезис новой концепции BRI, обновленной в 2018 году после критики за хищническое кредитование. 

Отвечая на вопрос: «Так что же такое проект BRI?», чиновник признался: «Конкретного определения нет». Но, продолжил он: «…любой проект, который соответствует «пяти направлениям связи» — а это торговля, инфраструктура, политика, связи между людьми и финансы — может в широком смысле рассматриваться как проект BRI». Он добавил, что «китайские компании имеют сравнительное преимущество», так как предлагают более низкие цены, чем западные.

Возможно, эти принципы имеют смысл для китайского стратегического планирования, но они слишком широки, чтобы можно было с точностью определить, какие проекты являются частью BRI. Возможно, это сделано специально, чтобы КНР могла выбирать, какие элементы в нее входят, а какие — нет, в соответствии с ее глобальным нарративом. Чиновник пояснил, что проект по программе BRI не обязательно должен оплачиваться из китайских средств — финансирование могут предоставить многосторонние организации, например Азиатский банк развития (АБР) или Всемирный банк, или даже другая страна. Более того, такой проект мог быть начат еще до возникновения BRI. «Если он соответствует одному из «пяти направлений связи» — это проект BRI», — заявил он.

Из объяснений чиновника следует, что проектом BRI может быть любая деятельность, осуществляемая китайской компанией, если она соответствует стратегическому нарративу КНР. Это позволяет КНР достигать геополитических целей в борьбе за мировое влияние с помощью экономических инструментов. За них все чаще платит кто-то другой в рамках BRI.

Мнение новых китайцев

По словам одного из ведущих представителей китайского делового сообщества Папуа — Новой Гвинеи в Порт-Морсби, в связи с подготовкой к Тихоокеанским играм 2015 года в Папуа — Новую Гвинею пришло много китайских строительных компаний. Большинство из них были китайскими государственными предприятиями, которые завершили свои проекты, но остались в стране, понижая рыночные цены и повышая конкуренцию. Они обладали конкурентным преимуществом, потому что привезли рабочих из Китая и платили им более низкую заработную плату, что позволило предлагать на 50% меньшие цены, чем местные компании.

Бизнесмен объяснил, что О’Нил отдавал предпочтение китайским компаниям, но когда в 2019 году его неожиданно сменил премьер-министр Джеймс Марапе, «новые китайцы» забеспокоились. Марапе пообещал «вернуть прежнюю Папуа — Новую Гвинею», и это было истолковано многими как неприятие доминирования иностранцев, в том числе китайцев, в некоторых секторах экономики Папуа — Новой Гвинеи. Китайский бизнесмен добавил, что путаница, вызванная этой новой политикой, означает следующее: «Когда правительство не знает, что делать, решение принимает АБР».

Мой собеседник подтвердил, что целью BRI является расширение политического и экономического влияния КНР в Тихоокеанском регионе. После подписания меморандума о взаимопонимании Китай считал, что Папуа — Новая Гвинея «добавлена на карту BRI» и «открыта для бизнеса». Количество китайских госпредприятий в Папуа — Новой Гвинее постепенно росло с 1995 году, когда туда пришла компания China Overseas Engineering Co., но увеличилось почти вдвое через год после того, как Папуа — Новая Гвинея присоединилась к BRI. С июня 2018 года по июль 2019 года количество китайских госпредприятий в Папуа — Новой Гвинее возросло с 21 до 39. Компании из Папуа — Новой Гвинеи, а также старые китайские и западные компании не могли конкурировать с ними в условиях такого насыщенного рынка. Опять же, большинство новых компаний приходили в страну для выполнения конкретной задачи, затем оставались и выигрывали контракты, предлагая цены, значительно ниже, чем у конкурентов. Их доминирование на рынке усиливается тем, что большинство китайских компаний подают дополнительные тендерные заявки от дочерних компаний, чтобы подавить конкуренцию.

Резкий рост числа госпредприятий подтверждается сравнением списков крупнейших китайских компаний в 2018 и 2020 году в справочниках Министерства торговли КНР (MOFCOM) по иностранным инвестициям в Папуа — Новой Гвинее. На сайте Управления по содействию инвестициям Папуа — Новой Гвинеи в конце 2019 года также было указано, что с 1995 года в Папуа — Новой Гвинее было зарегистрировано более 79 китайских компаний и 12 ассоциаций. Это указывает на присутствие множества дочерних и мелких компаний, помимо основных, перечисленных Министерством торговли.

Мнение китайских госпредприятий

Один из руководителей китайского строительного госпредприятия признался, что рассматривает BRI просто как название для событий, произошедших за последние двадцать лет в рамках Глобальной стратегии КНР (Going Out Strategy). Он посетовал, что инициатива BRI вредна для бизнеса, так как пугает западные правительства, и назвал ее «громким заявлением о возвышении Китая, которое ничего не изменило» в Папуа — Новой Гвинее, поскольку не привлекло дополнительного китайского финансирования. «Мы здесь занимаемся бизнесом и хотим избежать политических проблем, — заявил он, но уточнил — Мы — бизнесмены, но мы государственные бизнесмены — а госпредприятию можно приказать поддерживать политику государства». 

Крупнейшие госпредприятия тесно сотрудничают с советником по экономическим и коммерческим вопросам Министерства торговли, который, по-видимому, координирует проекты BRI в Папуа — Новой Гвинее. По словам китайского топ-менеджера, госпредприятия признают, что такое руководство может служить стратегическим или политическим целям, даже если в нем нет экономической логики или целесообразности.

Госпредприятия являются основным средством китайского экономического государственного управления и представляются идеальным инструментом геоэкономики. Дэвид Болдуин в 1985 году установил, что методы экономического государственного управления использовались на протяжении всей истории человечества для осуществления неэкономического давления на политику других государств. Эдвард Люттвак в 1990 году предложил понятие «геоэкономика» для обозначения геополитической конкуренции без войны, а Роберт Блэквилл и Дженнифер Харрис в 2016 году описали ее как реализацию геополитических целей с помощью экономических инструментов. Такое намерение может привести к тому, что результаты использования экономических инструментов будут противоречить экономической теории. Так, в 2017 году Чин Кван Ли продемонстрировала, что у китайских госпредприятий в Замбии были другая мотивация, чем у их западных аналогов, — они стремились получить «государственный капитал», а не чистую экономическую прибыль. Примером такой философии в Папуа — Новой Гвинее является никелевый и кобальтовый рудник и нефтеперерабатывающий завод Ramu NiCo в провинции Маданг, которым управляет госпредприятие China Metallurgical Group Corp. (MCC). С 2007 года рудник Ramu NiCo на протяжении более десяти лет терпел убытки, но добился долгосрочного накопления этих стратегических ресурсов.

Изменение дипломатической позиции Соломоновых островов с поддержки Тайбэя на сотрудничество с Пекином в 2019 году стало еще более наглядным примером использования китайских ГП в экономическом государственном строительстве для достижения геополитических результатов. Генеральный менеджер по Южно-Тихоокеанскому региону компании China Civil Engineering Construction Corp. (CCECC), базирующейся в Вануату, предложил Соломоновым островам гранты и кредиты на сумму 500 млн долл. США, чтобы побудить премьер-министра Манассе Согаваре изменить политику. После этого CCECC взяла на себя обязательство построить инфраструктуру в Хониаре к Тихоокеанским играм 2023 года, удовлетворив значительный интерес правительства Согаваре.

Руководитель госпредприятия объяснил, что с радостью воспользуется иностранными средствами и заявил, что отдает абсолютное предпочтение Азиатскому банку развития (АБР), а не китайским государственно-частным или коммерческим банкам. Он заявил, что госпредприятия предпочитают финансирование АБР, потому что банк проводит профессиональные расследования и исследования объектов, в то время как китайские банки требуют, чтобы эти процессы проводила принимающая страна, что может привести к расхождениям и задержкам, особенно при оплате. Китайское государство не заставляет использовать китайское финансирование в рамках инициативы BRI, добавил он. КНР, похоже, рада тратить чужие деньги и ставить это себе в заслугу.

Способы финансирования BRI

Привлечение финансирования со стороны АБР было распространено среди китайских госпредприятий в Папуа — Новой Гвинее в период с 2014 по 2019 годы. CHEC и CCECC, которые, похоже, стали двумя ведущими китайскими госпредприятиями для продвижения BRI в юго-западной части Тихоокеанского региона, в основном пользовались многосторонним финансированием. По словам руководителей высшего звена, в 2019 году около 90% проектов CHECC в Папуа — Новой Гвинее финансировались АБР, а 75% проектов CCECC в Вануату — Всемирным банком. В офисе АБР в Порт-Морсби специалист по инфраструктуре подсчитал, что в 2019 году китайские госпредприятия заключили контракты более чем на 80% инфраструктурных проектов АБР в Папуа — Новой Гвинее. Он рассказал о строгих регламентах АБР и предоставил данные по трем десятилетним инфраструктурным программам, направленным на расширение и улучшение дорожной сети в высокогорных районах и улучшение провинциальных аэродромов. Эти проекты, безусловно, важны для экономики и населения Папуа — Новой Гвинеи.

Специалист считает, что китайские компании предпочитают АБР, потому что он напрямую и надежно платит подрядчикам. Он рассказал, что китайские госпредприятия всегда предлагают самые низкие цены, в то время как АБР получает выгоду от этой конкуренции и обеспечивает качество, используя свои регламенты.

Четыре крупнейших донора АБР— Япония, США, Индия и Австралия — не поддерживают инициативу BRI и не участвуют в ней. Эти страны стремятся оказывать Папуа — Новой Гвинее помощь в развитии, но не считают свои взносы через АБР участием в BRI. В то же время КНР часто заявляет проекты, финансируемые за счет их средств, но реализуемые китайскими госпредприятиями для АБР, как проекты BRI. КНР вносит значительный вклад в фонды АБР, но в 2018 году она также была крупнейшим заемщиком АБР. Этот факт привлек на удивление мало внимания, несмотря на то, что имеет серьезные последствия для конкурентов КНР.

Динни МакМахон, автор и бывший финансовый корреспондент газеты «Wall Street Journal» в Китае, проанализировал валютные авуары Китайского банка развития (КБР) — крупнейшего из двух китайских государственно-частных банков. Он обнаружил, что до 2014 года КБР стабильно увеличивал объем иностранной валюты, но с 2014 по 2016 год рост замедлился до постепенного, как раз когда Си Цзиньпин начал поддерживать OBOR. В 2017 году, когда ребрендинг BRI набрал обороты благодаря проведению первого форума «Один пояс, один путь», валютные резервы КБР начали сокращаться. «Это показалось мне странным, потому что КБР должен был быть главной движущей силой китайской программы BRI, а его запасы иностранной валюты сокращались», — заявил МакМахон. Он объяснил это сокращением валютных резервов Китая почти на 25% в 2016 году, с 4,2 трлн до 3,2 трлн долл. США. Народный банк Китая — центральный банк страны — пытался защитить юань, используя два государственно-частных банка как прикрытие для поддержки китайской валюты.

Это повлияло на реализацию BRI в Папуа — Новой Гвинее. На форуме АТЭС-2018 Си Цзиньпин пообещал О’Нилу кредит от КБР в размере 300 млн долл. США, но, судя по всему, банк не захотел выполнять это обещание. После года бесплодных переговоров Австралия предоставила кредит в качестве прямой бюджетной помощи для погашения долга Папуа — Новой Гвинеи. Может ли быть так, что китайские министерства, в том числе MOFCOM, и государственно-частные банки, в том числе КБР, рассматривают BRI скорее как риск, чем как возможность, особенно в регионах, которые считаются периферийными и менее безопасными? Более мелкий ExIm Bank традиционно был лучше представлен на рынке кредитования тихоокеанских островных государств, но, похоже, и он испытывает аналогичное давление.

Это говорит о том, что оплачивать значительную часть проектов, обещанных КНР в рамках BRI, в конечном итоге придется международной банковской системе. Возможно, это и не соответствует стратегическому нарративу Китая, но вполне согласуется с каждым мнением, рассмотренным в этом тематическом исследовании. Китайские госпредприятия в Папуа — Новой Гвинее явно предпочитают финансирование от АБР и создали условия жесткой конкуренции за многостороннее финансирование, в которых большинство других компаний не могут конкурировать с их низкими затратами. Помощь Китая, государственно-частные банки и государственные органы, возможно, выполнили свою миссию, захватив доминирующие позиции на рынке Папуа — Новой Гвинеи, и теперь КНР довольна улучшением своей репутации за счет BRI, все больше финансируемой другими. Эти условия позволяют китайской экономической политике преследовать геополитические и геостратегические цели.

Перспективы Папуа — Новой Гвинеи

Итак, мы проанализировали приход BRI в Папуа — Новую Гвинею с китайской точки зрения. Но самый важный вопрос заключается в следующем: что это означает для жителей Папуа — Новой Гвинеи? Большинство жителей Папуа — Новой Гвинеи видят необходимость в инфраструктуре и финансах для развития экономики на национальном и местном уровнях. Поэтому от BRI ожидали многого. Но эти надежды были смешаны со взвешенным и прагматичным отношением к намерениям, лежащие в основе инициативы BRI, способам ее реализации и потенциальным последствиям. Это мышление лежит в основе действий Папуа — Новой Гвинеи в рамках реализации своих национальных интересов.

В 2017 году, до того как его страна присоединилась к BRI, предприниматель из Папуа — Новой Гвинеи рассказал о результатах, которые надеется увидеть от экономического партнерства с КНР. Он отметил, что «Китай меняет ландшафт моей страны с помощью дорог, портов и оптоволокна» и «оппортунизма на низовом уровне в Фуцзяни», но считает, что Папуа — Новая Гвинея «получает от Китая лишь объедки». Он считал, что «период меркантилизма в духе Дикого Запада подходит к концу» — рынок Папуа — Новой Гвинеи научился требовать проведения комплексных проверок и соблюдения высоких стандартов, в то время как руководство Китая теперь требует, чтобы госпредприятия повышали свои стандарты соответствия во всем мире. «В ближайшие 10 лет Китай решит судьбу этого региона», — заявил он. В отношении влияния Китая он пришел к выводу, что выбор «сосуществования вместо сожительства зависит от дисциплины государства». И проверка этой дисциплины на прочность продолжается с 2018 года.

Два года спустя аналитик из Папуа — Новой Гвинеи рассказал, что О’Нила считали подверженным сильному влиянию китайцев во время его пребывания на посту и что его отстранение было связано с такой репутацией. Когда О’Нил отчаянно нуждался в финансировании для подготовки к АТЭС, «Китай увидел возможность укрепить свои позиции в Папуа — Новой Гвинее», — отметил аналитик. Тогдашний заместитель премьер-министра Папуа — Новой Гвинеи Чарльз Абель был обеспокоен проблемой долга и хотел использовать финансирование от АБР или Всемирного банка вместо финансирования от ExIm Bank. По словам нескольких чиновников, ощущение вовлеченности элит в отношениях Китая с Папуа — Новой Гвинеей усилилось в период между подписанием Меморандума о взаимопонимании в рамках BRI в июне 2018 года и саммитом АТЭС пятью месяцами позже.

Высокопоставленный чиновник из Министерства иностранных дел Папуа — Новой Гвинеи отметил, что КНР является важным партнером по развитию, создавая дешевую инфраструктуру, в которой Папуа — Новая Гвинея отчаянно нуждается. Но он добавил: «Нам нужно развиваться, но мы также должны помнить о наших собственных регулятивных нормах… Развитие — это хорошо, но обе стороны должны быть честными». Он отметил, что Папуа — Новая Гвинея находится на перепутье и должна разработать «механизм фильтрации» для отстаивания своих национальных интересов в отношениях с Китаем.

Высокопоставленный сотрудник службы безопасности Папуа — Новой Гвинеи отметил, что политические отношения между Китаем и Папуа — Новой Гвинеей в 2018 году были беспрецедентными и перешли на новый уровень на саммите АТЭС благодаря беседам между О’Нилом и Си Цзиньпином. Другие политики были обеспокоены тем, что они остались в стороне от этих обсуждений. Сотрудник службы безопасности считает, что это способствовало уходу О’Нила, отмечая, что «это политическое ухаживание вызывало беспокойство». Он признал, что китайское присутствие может повлиять на безопасность и стабильность в Папуа — Новой Гвинее. Другой высокопоставленный чиновник Папуа — Новой Гвинеи заметил, что «китайцы вносят раскол своим нежеланием ассимилироваться в местных общинах». Растущее присутствие Китая чревато непредвиденными последствиями, которые могут привести к снижению безопасности или наложиться на уже существующее недовольство. Я называю это «случайным трением».  

Интервью с высокопоставленными правительственными чиновниками Папуа — Новой Гвинеи в 2017 и 2019 годах показали общее понимание национальных интересов, в том числе осознание необходимости тщательно взвешивать риски и возможности в процессе развития отношений страны с КНР. После саммита АТЭС-2018 большинство было обеспокоено растущим долгом Папуа — Новой Гвинеи перед Китаем. По данным отчета AidData, исследовательского центра Колледжа Уильяма и Мэри в США, опубликованного в 2021 году, долговые обязательства Папуа — Новой Гвинеи перед Китаем в процентах от валового внутреннего продукта составили 17,2%, из которых 11% — скрытый долг (на уровне госпредприятий) и 5,2% — суверенный долг (на межправительственном уровне). Отчет также показал, что финансовые обязательства КНР перед Папуа — Новой Гвинеей снизились после ее присоединения к программе BRI, что соответствует анализу МакМахона.

Эти выводы вызывают недоумение, но также указывают на возможности выбора для Папуа — Новой Гвинеи. Несмотря на проблему долга, если BRI в Папуа — Новой Гвинее в основном оплачивается из некитайских финансовых источников, таких как АБР, это теоретически дает Папуа — Новой Гвинее большую свободу в обеспечении необходимого развития по более низкой цене без обязательств перед КНР. Появляется все больше доказательств того, что это так, в рамках более широких тенденций, которые Джордж Картер и Стюарт Ферт назвали «новой меланезийской напористостью», а Грег Фрай и Сандра Тарт — «новой тихоокеанской дипломатией».

Неэкономические издержки

В последние три года правительство Папуа — Новой Гвинеи все чаще преследует национальные интересы в отношениях с КНР. В 2020 году Марапе отказался продлить аренду золотоносного рудника Поргера в провинции Энга, который на 47,5% принадлежит китайской компании Zijin Mining Group. Позже в том же году контролер по вопросам пандемии в Папуа — Новой Гвинее Дэвид Мэннинг отправил 180 китайских рабочих из ведущих госпредприятий КНР в Папуа — Новой Гвинее обратно в Китай после того, как выяснилось, что они участвовали в секретных испытаниях китайской вакцины. В 2022 году межведомственная оперативная группа Папуа — Новой Гвинеи провела рейд на принадлежащем китайской компании MCC Ramu Nico горнодобывающем предприятии и обнаружила, что разрешения на работу и визы 260 сотрудников не соответствуют требованиям. Самое главное, что 10 тихоокеанских островных партнеров Китая отвергли «Общую концепцию развития» КНР на второй встрече министров иностранных дел в мае 2022 года. На китайское присутствие также отреагировали советы племен и местные органы власти, отстаивающие свои интересы.

С точки зрения Папуа — Новой Гвинеи, инициатива BRI имела неоднозначные результаты. Она создала возможности для формирования дешевой, быстро возводимой инфраструктуры, а также для торговли и бизнеса. Но по мере того, как намерения КНР становились все более явными, официальные лица Папуа — Новой Гвинеи опасались, что эти возможности связаны с риском, разочарованием и неэкономическими издержками. Чем больше Папуа — Новая Гвинея пытается договориться о формате отношений с Китаем, тем яснее ее правительство видит, что на самом деле представляет собой BRI — геоэкономическую стратегию, использующую экономическое государственное управление для реализации глобальной стратегии Китая. Таким образом, предполагаемые экономические преимущества BRI влекут за собой неэкономические издержки. Это далеко не взаимовыгодный вариант, хотя и преподносится как таковой. Это понимание чрезвычайно важно для оценки вариантов действий, направленных на реализацию национальных интересов Папуа — Новой Гвинеи.  

Эта статья составлена на основе доклада «Пояс и путь» приходит в Папуа — Новую Гвинею: китайская геоэкономика с меланезийскими особенностями?», опубликованного в журнале «Вызовы в сфере безопасности» (Security Challenges), том 16, № 4, Геоэкономика в Индо-Тихоокеанском регионе (2020), страницы 41–64. Статья была отредактирована в соответствии с форматом «FORUM». Ознакомиться с полным текстом статьи можно на сайте https://www.jstor.org/stable/10.2307/26976257.

Редакция «FORUM» приостанавливает перевод ежедневных материалов сайта на русский язык. Читайте ежедневные публикации на других языках.